«Несвятые святые» - под таким названием сравнительно недавно вышла в свет книга настоятеля Сретенского монастыря архимандрита Тихона (Шевкунова). Издание имеет необыкновенную популярность. Общий тираж составил уже более одного миллиона экземпляров. Такими тиражами в наше время не издаются не только книги духовного содержания, но даже признанные светские бестселлеры. В чем секрет популярности этой книги? Архимандрит Тихон рассказывает о богодухновенных людях, наших современниках, которые, хотя и не причислены к лику святых, но совершили в своей жизни поистине духовный подвиг. И они по праву святы перед Богом и людьми.

Неисповедимы пути Господни. Возможно, имена некоторых из упоминаемых архимандритом Тихоном духовных подвижников-героев (многие из них были фронтовиками) в дальнейшем и будут внесены в святцы. Время покажет. Нередко прославление святых происходит через многие годы или даже столетия после их кончины. Например, сравнительно недавно были прославлены святители Феофан Вышенский Затворник и митрополит Московский Филарет (Дроздов), преподобный Паисий Величковский, которые жили в XVIII-XIX вв.

Отрока Артемия, прозванного Веркольским по наименованию села в Архангельской губернии - Верколы, убило грозой. Произошло это событие в начале XVI в. По обычаям того времени односельчане не стали его даже отпевать. Решили, что это наказание Божие. Но спустя много лет над почти забытым местом погребения мальчика появилось небесной свечение и стали совершаться чудеса.

В начале XVII в. святой праведный Артемий Веркольский приобрел уже всенародное почитание и было составлено его житие.

Однако главное, я считаю, все-таки в другом. По моему мнению, не только священники и монахи, но и каждый человек в своей жизни может встретить святых людей, иметь с ними общение и равняться на них. Об одном из таких людей я и хочу рассказать.

В 1980 г. после окончания духовной семинарии при Троице-Сергиевой Лавре я был рукоположен и направлен священником в г. Ковров Владимирской области. В храме, где я служил, был алтарник лет 55-60, которого звали Дмитрий Игнатьевич. Помимо алтарного послушания, он также читал и пел на клиросе. Фамилии его я, к сожалению, не помню. О нем было известно немного. Служащие и работающие при храме знали, что он монах, хотя монашеской одежды Дмитрий Игнатьевич никогда не носил.

Иногда я замечал, как он исповедовался и причащался. Его внешность и все поведение выдавало в нем скромного, ничем не примечательного человека. Некоторые говорили о нем: «Дмитрий Игнатьевич – человек святой жизни». Однако я воспринимал эти слова как обычную похвалу, своего рода знак вежливости и не придавал им никакого серьезного значения.

В Коврове я находился с 1980 по 1984 г. Когда шел третий год моего служения, ощутил внутри себя какое-то сильное душевное нестроение, со мной случился некий духовный кризис. Следует сказать, что жизнь любого священника – далеко не безоблачна. Приходится принимать исповеди у многих довольно разных людей, невольно вникать в их жизнь, давать порой очень серьезные советы, постоянно чувствовать свою ответственность пред Богом… И, конечно, не все бывает гладко, устаешь и физически, и духовно, порой переоцениваешь свои действия и видишь недостатки и немощь.

Мы, священники, тоже исповедуемся. Обязаны раз в год проходить генеральную исповедь. К примеру, при Троице-Сергиевой Лавре имеется духовник, который исповедует священников. Однако реальная жизнь, нередко, не вмещается ни в какие формальные рамки.

Случилось так, что я исповедовал других, а моя душа сама нуждалась в генеральном ремонте или врачевании.

Духовную жизнь, если хотите, образно можно выразить через сугубо материальные понятия. Как машину ставят периодически на техобслуживание, так нечто подобное необходимо совершать и в отношении нашей души.

И вот я, рассудив таким образом, решил поехать в Дивеево с несколькими прихожанами нашего храма, надеясь в святом месте обрести душевную устроенность и успокоение. В то время как такового паломничества не было. О передаче бывшей монастырской территории Церкви никто тогда и не помышлял. Все храмы были частично или полностью разрушены. Помню, когда мы приехали в Дивеево и подошли к бывшему монастырю, перед нашим взором предстали два пустых громадных собора. Они напоминали брошенные разбитые корабли. Повсюду царила мерзость запустения. Трава по пояс, осколки битого кирпича и развалины каких-то хозяйственных построек. Мы поочередно вошли в разоренные оскверненные соборы. Стены в них были испещрены всяческими ругательными и прочими неподобающими надписями, фрески содраны вместе со штукатуркой. Лишь высоко под куполом в одном из соборов хорошо сохранилась роспись Покрова Божией Матери. В этом я усмотрел некий знак свыше, что все равно Покров Божией Матери над этим местом сохраняется. Местные жители нам подсказали, что рядом с бывшим монастырем в небольшом домике живет матушка и что у нее есть святыньки. К ним можно приложиться. Матушку звали Фрося. Домик действительно был очень небольших размеров. Все время приходилось пригибаться. Высота от пола до потолка - 1,2 м, не больше. Матушка сама была маленького роста, и домик ей вполне соответствовал. Она достала святыньки - чугунок и рукавичку преподобного, мы к ним приложились и прочитали акафист. Затем дошли до святого источника, набрали воды… и нужно уже было возвращаться обратно. Как теперь говорят, программа паломничества было полностью исчерпана. Подпрыгивая и трясясь на неровностях дороги, небольшой автобус неспешно повез нас в обратном направлении. Возвращаясь из Дивеева, я размышлял над тем, что дало мне посещение святого места. Да, помолился, приложился к святынькам. Но как был разлад во мне, так он и остался. Возвращаюсь все также с разбитой душой и сердцем, не получив ответа на свои какие-то внутренние вопросы и недоумения.

Часа через три мы приехали в Муром. Оттуда нужно было уже поездом добираться до Коврова. Когда вошел в вагон, моим соседом по купе неожиданно оказался наш алтарник Дмитрий Игнатьевич. Мы тепло поздоровались и обменялись некоторыми впечатлениями. До Коврова нужно было ехать часа 3,5. Помню, Дмитрий Игнатьевич достал арбуз, ножа не было, и тогда он разломил его руками. Затем достал ложку, подал мне и предложил разделить с ним трапезу. И так, непринужденно, слово за слово, у нас возник разговор. Я поделился с ним своей душевной неустроенностью. В ответ Дмитрий Игнатьевич поведал историю своей жизни. Он рассказал, что монашество принял во время репрессий 37-38 гг. в тюрьме, когда сидел за веру. Получил постриг от осужденных священнослужителей. В общей сложности пробыл в тюрьмах и лагерях около восьми лет. После освобождения приехал в г. Ковров к матери. Других близких родственников у него не было. Встреча с матерью была довольно непростой. Мать сразу ему сказала: «Сынок, ты меня прости, но я не знаю, какой ты возвратился из тюрьмы. Тюрьма многих переделывает не в лучшую сторону. Провожала я тебя одним, а сейчас ты, возможно, - другой». Вскоре его пригласили работать в храм. Когда он сообщил об этом матери, она все еще довольно настороженно, но уже с некоторой надеждой произнесла: «Работай, где хочешь, но чтобы мне за тебя не было стыдно».

Я прервал его повествование и задал ему вопрос: «Почему он не священник, не диакон?..»

Он ответил, что архиерей как-то предлагал ему принять священство, но рукоположение по неизвестным причинам все откладывалось и откладывалось. Время шло, а затем про него, наверно, попросту забыли. Сам он о себе не напоминал. Решение по этому вопросу так и не состоялось. В конце концов, он успокоился и остановился на мнении, что главное верить и служить Богу.

Тут я вспомнил про один случай в церкви, как некая прихожанка «жаловалась» мне на Дмитрия Игнатьевича: «Ах, батюшка, я ведь одинокая, если заболею… и горчичник некому на спину прилепить. Вот, Дмитрий Игнатьевич, почему бы ему не сойтись со мной? Вместе бы и жили…»

Когда я рассказал об этом случае, Дмитрий Игнатьевич слегка усмехнулся и в сердцах ответил: «Хотите, верьте, батюшка, хотите - нет, но от женщин мне порой приходилось отбиваться кулаками, чтобы не приставали. Не будешь ведь каждой объяснять, что монах... Да и не все это поймут». Далее он поведал, что, когда нес послушание в алтаре и убирался там, случалось ему находить деньги. Видимо, кто-то из священнослужителей терял. Находил, бывало, какую-нибудь мелочь - 10, 20 копеек, но случалось находить и рубли, и червонцы. Обычно он оставлял эти деньги на подоконнике и, когда приходил настоятель, предупреждал его о находке. В таких случаях он сам себе говорил: «Это не мое, пусть священники сами разбираются». В отношении женщин он выработал привычку поступать так же: «Это не мое…» Этим все и заканчивалось.

Я снова обратился к нему и спросил: «У меня нет сомнений касательно веры, одного не могу понять, откуда берутся внутренние искушения? Например, как гром среди ясного неба внезапно захлестывают нелепые или хульные помыслы, появляется уныние… Душа словно погружается во мрак. И это все невозможно собственными силами преодолеть. Порой, отчаиваешься и приходиться признавать, что искушение сильнее меня».

Дмитрий Игнатьевич ответил примерно так: «Поверь, когда я стал монахом, мне приходилось почти ежеминутно каждодневно отстаивать свою веру в самом себе. Вести невидимую брань в своей душе. Доказывать, что ты всегда верен Христу. Вспомним, как спасались святые отцы. Сколько они претерпели от нападений бесовских и вражеских наваждений… Господь, порой, трудится над нами как пекарь, который запихивает тесто в печь, чтобы оттуда вынуть румяные ароматные пироги. Кусочки теста в ужасе вопят: «Что с нами делают?.. Мы сгораем, погибаем!» А пекарь им в ответ, с любовью «Потерпите, родные, не бойтесь. Из печи вы выйдете несравненно лучшими». Далее он привел слова апостола Иакова: «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. 1, 2).

Выслушав Дмитрия Игнатьевича, я вдруг почувствовал внутри себя какую-то перемену. После нашей более чем трехчасовой беседы, когда мы с ним расстались, у меня было такое состояние, как будто меня подковали. Как лошадь только что вышедшая из кузницы, уверенно идет по обледенелой дороге, так и моя душа вдруг обрела необходимое внутреннее равновесие, уверенность и твердость.

Я возвращался к своему священническому служению духовно окрепший и обновленный, мысленно благодаря Бога и этого скромного неприметного человека, который оставил в моей душе неизгладимый след.

Напрашивается еще такое сравнение. Соловей - маленькая серая невзрачная птичка, а как запоет, и нет ей равных - не наслушаешься.

Я как-то зашел к Дмитрию Игнатьевичу домой и был поражен его домашней обстановкой. Все было на удивление чисто и аккуратно. Создавалось такое впечатление, что в этом доме живет хорошая хозяйка. На сердце было радостно и светло, словно ангелы согревали душу.

Может быть, этот человек уже и почил. Если так - царство ему небесное!

В заключении хочу сказать, что такие люди вряд ли будут записаны в святцы. Но они воистину угодники Божии, на которых держится весь мир.

Короткая ссылка на новость: http://p-v.ru/~A2xQl